Таллинский бронзовый солдат по-прежнему стоит между эстонским и русским населением Эстонии. Поначалу извинявшиеся эстонцы теперь не вспоминают о событиях, связанных с переносом памятника Солдату-Освободителю. Русские воспринимают эту забывчивость как признак неизбывной русофобии эстонцев.

У странных событий – странные годовщины. После таллинской «бронзовой ночи» 26 апреля 2007-го прошло два года, но все будто бы вчера, и «Ночной дозор» продолжает борьбу за то, что давно упокоилось на воинском кладбище Таллина, а министр иностранных дел России не изменившимся за два года голосом рассказывает «Би-би-си» про кощунственную акцию по переносу памятника Солдату-Освободителю.

Чеканно и будто навсегда, как надпись на монументе.

Эстонцы, два года назад ужаснувшись увиденному, сокрушались: нехорошо получилось, надо было как-то поделикатнее, и даже Март Лаар признавал: что-то неправильное есть в том, что мы живем так, будто бы никаких русских рядом нет.

Прошло два года, никто из эстонцев об этом не вспоминает, и для русских в Эстонии это самый верный признак их неизбывной русофобии. «Они построили симпатичное государство – но для себя», – говорят они, не задаваясь вопросом, для кого они должны были его строить, если неэстонцы критично за этими успехами наблюдали в лучшем случае со стороны.

Да, два года назад случилась очень некрасивая история. Памятник, который мозолил глаза, решили перенести ночью и тайком, вместо того, чтобы сделать это днем и с достойными почестями. И сами эстонцы, между прочим, очень четко для себя разграничивают, что в этой истории правильно, а что постыдно. И спора никакого нет. Они сначала оправдывались, а потом словно спросили себя – а почему они должны оправдываться, если на все вопросы они себе ответили, а тех, кто в стороне, их ответы все равно не интересуют.

Что они могут объяснить тем, кто в ту ночь рвал на себе тельняшки с торжествующим криком «Русский медведь проснулся!» и сублимировал всю ненависть к симпатичной стране, в которой не нашлось места им, с самого начала 90-х так вожделенно ждавших этой «бронзовой» ночи.

И тем, кто не рвал тельняшки, а просто сочувствовал им, сидя у сошедшего вдруг с ума телевизора, тоже ничего не объяснишь про нюансы, про то, что нехорошо, а что неправильно.

Это и есть вопрос: почему эстонцы вообще должны оправдываться? Причем перед всеми, включая просвещенный мир, который вяло, выдавая пережитой опыт пылающих парижских предместий, интересуется: почему не отладили модель интеграции, почему не подумали о рисках двухобщинности? Не подумали. Недоучли. Виноваты. Только перед кем оправдываться и почему?

Ответ есть. Закон гетто. Один проницательный русский человек в Эстонии мне объяснил то, что актуально отнюдь не только для Эстонии, что, в общем-то, теоретически давным-давно исследовано, но вот так внезапно практически воплотилось здесь. «Эстонцы придумывают какие-то формальные программы интеграции, а мы сидим, как негры в Гарлеме, и говорим: а еще вот этого дайте и вот этого, вы же такие успешные, а не дадите, хуже будет. Из гетто никто не запрещает выходить, наоборот, зовут, манят, нет проблем. Но зачем?»

И совершенно не важно, являются ли люди, законсервировавшие себя в гетто, формально гражданами Эстонии, России или не имеют никакого гражданства вовсе – кстати, наиболее выгодный вариант: им открыта безвизовая дорога и в страны Евросоюза, как и гражданам, и в Россию, в которую обладателям эстонских паспортов виза как раз нужна.

Они живут в стране, наблюдая за ней с чувством неизбывной обиды и подсознательного превосходства, и крепнущим одновременно комплексом неполноценности. Этот коктейль – то, что получилось в результате попытки воссоздать для себя привычную апатридную советскую модель.

Два года назад эстонцы попытались наладить с ними диалог, испытав вдруг неожиданный комплекс вины. А потом они от него быстро избавились, потому что ответили себе на вопрос, почему они, собственно, должны оправдываться. И в гетто снова обижены, а тут, пожалуйста, кризис, и с ним выходит, почти как два года назад, как с Бронзовым солдатом, – с одной стороны, неприятно, а с другой – почти праздник сбывшихся ожиданий: поделом!

И за два года стал, пожалуй, окончательно ясен тот урок, который извлекли эстонцы, – в общем-то, примерно тот же самый, что извлекают французы после буйств, выплескивающихся из арабского гетто. Или, вообще, люди, считающиеся себя европейцами, вынужденные сосуществовать рядом с неведомой, непредсказуемой и обиженной массой. Сначала цивилизованный человек смиряет злобу, потому что какой прок злиться на селевый поток, который обрушивается, снося вместе с собой вековые завалы накопившейся грязи. В общем, спрашивать остается только с себя, но быстро выясняется, что, кроме нескольких избитых фраз, ответа нет, и его не требуется, пока снова не начинает искрить. А потом к неизбежному злу привыкают, как привыкают к плохой погоде, а климат в Эстонии на самом деле не ахти. Эстонцы смирились. Виноваты? Может быть. Только перед кем?

Но тут-то и начинается самое интересное – попытка бегства. Татьяна Муравьева, депутат эстонского парламента, два года назад при голосовании по Бронзовому солдату воздержалась. Просто потому, что разграничила то, что в гетто обычно не разграничивают: «Голосовать за перенос я не могла, потому что у меня у самой здесь с войны могилы. А против – глупо, потому что чем Бронзовому солдату не место на воинском кладбище?» Муравьева в гетто враг. Хуже эстонцев. Российский посол в Эстонии, в соответствии с руководящими духом и буквой, назвал эстонские языковые комиссии репрессивным органом для кадровых чисток в русских школах. Таллинский школьник Сергей Метлев публично назвал это заявление неуместным и провокационным. Метлев теперь в гетто тоже враг.

Списки врагов публикуются в отдельно взятых русскоязычных газетах. Есть хорошая новость: за прошедшие два года списки стали длиннее. Есть и плохая: гетто стало еще угрюмее.

Автор – обозреватель газеты «Газета».